Предыдущее

У меня есть только три недостатка: ум, красота и скромность. Но с ними я давно смирился.

НИКОГДА...

Если кто еще помнит, раньше в каждой школе была пионерская комната. А комсомольских комнат не было. И на свои заседания комсомольцы собирались в Пионерской. Чаще всего это происходило вечером после второй смены, когда школа сиротела, затихала и ее длинные коридоры превращались в огромные черные туннели.

Сергей Лосев, секретарь комитета комсомола — высокий парень с хорошими задатками крупного руководителя, во взрослом сером костюме и запыленных ботинках, никак не мог утихомирить своих разбушевавшихся комсомольцев — они дудели в горны, барабанили в барабаны и раскручивали вымпелы с изображениями маленького кудрявого Ленина.

—Все, харош резвиться! Щас войдет кто-нибудь и засечет, как вы тут оскверняете пионерскую символику. Комитетчики называется!— наконец выкрикнул Сергей.

Комитетчики нехотя водрузили «символику» на стенд и расселись по своим местам. Всем было на все наплевать. Обсуждаемые вопросы никого не интересовали. Не интересовали они и симпатичную девушку Люду, отличницу и гордость школы, которой, чтобы получить золотую медаль, просто необходимо было заниматься общественной работой. Не интересовала она и самого Сергея. Он тоже занимался общественной работой лишь для отменной характеристики, так как собирался поступать в очень престижный вуз. И еще ему нравилась его заместитель, Люда — невысокая, худенькая и очень целеустремленная девушка.

Через полчаса после начала заседания почему-то погас свет. Тогда это случалось крайне редко. Можно было бы спокойно продолжать обсуждать поставленные вопросы — но в темноте абсолютно невозможно писать протокол. А без протокола нельзя, все происходящее просто смысла не имело. Сергей откомандировал кого-то узнать, в чем дело. Мальчишки снова бросились к своим игрушкам: горнам и барабанам. Девочки начали бесцельно копаться в сумках и портфелях и принимать различные позы, чтобы их силуэты как можно эффектнее вырисовывались в полумраке Пионерской, освещаемой фонарем за окном.

Людмилу все раздражало. И шум, и девчонки, и Лосев... Она вышла в коридор. «Вот он, удобный случай,— подумал Сергей.— Сейчас я пойду за ней и все ей скажу».

Она смотрела в окно. Он подошел к ней близко... Так близко, как не подходил еще никогда. Люда повернулась и удивленно посмотрела на молодого человека. Он был такой высокий — она едва доставала ему до плеча. У него были такие длинные руки с массивными ладонями... Упершись ими о подоконник с обеих сторон ее маленькой фигурки, он заключил ее в плен, не оставил выбора, заставил выслушивать все то, что он тысячу раз прокручивал в своем мозгу... Но она не понимала его. Слова, словно мыльные пузыри, лопались в воздухе прежде, чем их смысл долетал до нее. В ее голове пульсировало только одно слово: «НИ-КОГ-ДА». Она видела его шевелящиеся губы, зубы с просветом, неправильной формы ноздри... Она чувствовала его запах — смесь какого-то цветочного одеколона и дешевого табака... И он ей не нравился... Никогда, никогда эти губы не будут касаться ее губ, никогда его дыхание не смешается с ее дыханием, никогда эти руки не дотронутся до ее тела... И, несмотря на то, что между ними вполне мог бы поместиться еще один человек, она начала задыхаться. Сергей наступал на нее всей своей высокой фигурой, своими умоляющими глазами, своим неуклюжим несвоевременным признанием...

Она набралась сил и выдавила себя из некомфортного пространства между двух длинных серых рук, выскользнула и побежала по темному бесконечному школьному коридору...

* * *

Черная голая ветка настойчиво стучалась в окно, навевая тоску. Людмила Алексеевна вяло просматривала папку с документами, когда раздался телефонный звонок.

— Людмила Алексеевна,— в трубке загрохотал голос шефа.— Сегодня банку Муравского пять лет, приглашение я получил, но думаю, что лучше поехать Вам. Вы же у нас за финансы отвечаете...

Затянувшаяся торжественная часть. Малоинтересный концерт. Банкет. Знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые лица. Полуулыбки, полукивки. Банальные тосты, взаимные похвалы и лицемерные наилучшие пожелания. Танцы... Ее приглашают. Еще приглашают, еще... Анатолий, Юрий Борисович, Абрам Альбертович, просто Дмитрий, Хасан Абдурахманович... Знакомства, пустые разговоры... Шампанское, коньяк, еще шампанское...

Еще приглашение... Очень заинтересованный взгляд... Жаждущие, пожирающие ее глаза... Очень высокий, серый костюм, длинные руки с массивными ладонями. НИКОГДА! Вот так всегда, всегда, когда она видела такие глаза, в голове ее начинало пульсировать это слово: НИ-КОГ-ДА! Она отстранилась, ей опять захотелось вывернуться, вырваться, убежать...

* * *

Домой она вернулась под утро. Это было не в первый раз, и объяснять она ничего не будет. Да и не потребует у нее никто никаких объяснений. Она — руководящий работник, кормилец и поилец... Сына она предупредила, что банку Муравского — пять лет — значит, семья в курсе...

Осторожно ступая по мягкому ковру, Людмила прошла в спальню. Только бы не разбудить мужа. Иначе, придется соблюдать ритуал. А ей так не хотелось сейчас, чтобы его губы, касались ее губ, его дыхание смешивалось с ее дыханием, его руки касались бы ее тела...

—Людочка! Ты в порядке?— не поворачиваясь и не открывая глаз, вдруг спросил муж.

—Спи, Сереженька, спи. Все нормально...

Воронеж, 2001

Следующее