Николай Доля, Юля Миронова
Американка Must Die
В любви нет равенства, так называемого свободного соединения душ и прочих сентиментальностей, придуманных на досуге немцами... в любви одно лицо — раб, а другое — властелин, и недаром толкуют поэты о цепях, налагаемых любовью. Да, любовь — цепь, и самая тяжелая.
И.С. Тургенев
Она стояла перед Госпожой, покорно сдвинув худые плечи. Глаза упирались в пол, стараясь не наткнуться на то, что не положено ей видеть. Рабыня, в полной власти, в полном распоряжении, не игрушка из магазина, не робот, а настоящая девушка — красивая, молодая, здоровая. Когда-то она была... Какая разница, что она когда-то кем-то была — сейчас она вещь, игрушка для забавы и исполнения прихотей Госпожи.
«Значит, я — главная, а это — моя рабыня. Надо как-то начинать. В первый раз в жизни я завела себе рабыню, нет бы, завести раба. Но где их сейчас возьмëшь?» — Госпожа тяжело вздохнула и, поколебавшись не более секунды, решилась. Она неуверенно и негромко сказала, будто в пустоту:
— Мне надо одеться.
Рабыня безмолвно и безропотно бросилась к стулу, на котором аккуратно висела одежда Госпожи. Она с удивлением для себя отметила, что еë пальцы дрожали, по телу пробежали мурашки, а где-то в груди защемило. «Начинается...» — подумала она, и осторожно, чтобы, не дай Бог, не помять, взяла бельë, подошла к Госпоже, и встала перед ней, не поднимая глаз.
— Я даже забыла спросить, как тебя зовут. Девкой тебя называть не хочется, — улыбнулась Госпожа, отметив нужную реакцию рабыни, та ещë сильнее сжалась. Она наклонила голову, как хозяйка, которой неведомо откуда достался необычный заморский товар, коему она никак не найдëт применения, рассматривая и оценивая своë приобретение, и сказала: — А давай, ты будешь Танькой. Или Танечкой, — хотя имя было ласковее предыдущего, но в голосе Госпожи появились угрожающие нотки, — это в худшем случае, если провинишься. Поняла?
— Да, Госпожа, — кивнула новоиспечëнная Танька, дрожь пальчиков усилилась. Рабыне хотелось, чтобы еë хозяйка заметила, как она трепещет от ужаса своего положения.
Госпожа села на кровать и вытянула ногу, предоставив Таньке возможность одеть еë. В жизни Госпожи такое было только в далëком детстве, годика в три, потом всегда приходилось одеваться самой, до сегодняшнего дня. Но теперь всë в еë жизни изменится. Если захочется, всегда можно рабыню заставить, только сказать, и она всë сделает — ей деваться некуда. Интересно! Я — настоящая аристократка. Посмотрим, посмотрим.
Рабыня положила лишние предметы туалета на кровать, а сама с готовностью опустилась на колени, чем приятно удивила Госпожу, и осторожно надевала трусики, сначала на одну ножку своей Госпожи, потом на другую. На середине этой процедуры Госпоже пришлось вставать. Она тяжело поднялась, опершись на плечо девушки, которое та с готовностью подставила. Ей так не хотелось, чтобы Госпожа испытывала неудобства из-за неосторожности или непонимания неопытной рабыни. Танька бережно натягивала нежные, невесомые, ажурные трусики — когда-то и у неë были такие, ей стало так обидно и жалко себя, что она чуть не заплакала. Но она довела дело до конца и даже осмелилась провести рукой по тонкой ткани, расправляя еë, и спрятать под кружево несколько непокорных выбившихся волосков, от чего у самой пробежали мурашки по спине.
«Какая же она красивая и... родная! Как хочется сжать еë в своих объятиях, и целовать, целовать эти ножки, — думала рабыня, но, не зная предпочтений своей Госпожи, с тех пор, как та стала Госпожой, не решилась. Ведь этим она могла навлечь на себя жестокое наказание, а это было страшно. — Стало страшно, — отметила для себя Танька, ей так не хотелось боли, унижений, издевательств. — Но когда начинаешь сопротивляться чему-то, именно это и получаешь. И как это тяжело! Но Рубикон перейдëн, я уже вступила на этот путь. А куда он меня выведет? Одному Богу известно. Первое, что необходимо сейчас — подчиниться, подавить все свои желания, отдать себя полностью во власть другого человека — Ей. А если так получилось, что Госпожой стала именно Она, то это — даже к лучшему... Я сама этого хотела. Стоит только уповать на Бога, чтобы моя Госпожа не сильно зверствовала».
Следующим был бюстик. Застëгивая крючки, рабыня опять ч уть не поцеловала нежную шейку Госпожи, но, сжавшись, подавила в себе желание и сдержалась. Потом, были надеты безупречно выглаженная беленькая блузка, и лëгкая длинная юбка из плотного шëлка.
Госпожа стояла, готовая к выходу в свет. Гордо поднятая голова и надменность во взгляде только подчеркивали еë красоту и важность. Да, теперь она стала похожа на настоящую Госпожу. И жалкая рабыня рядом, как дополнительное подтверждение этому: голенькая, щупленькая, безропотная, полностью подчинëнная. Весь еë угнетëнный вид, еë приниженность заставили Госпожу ещë выше поднять голову: «Что же с нею делать? Начнëм, что ли?»
— Ты в таком виде пойдëшь на завтрак? — Госпожа насмешливо улыбнулась, представив, как это будет смотреться, и подумала: «Ещë бы поводок с ошейником! И полный атас».
— Как прикажете... Госпожа, — у девчонки-рабыни мурашки пробежали по спине от настоящего страха, она лихорадочно прикидывала, что у неë есть из одежды. Оказалось, только то, что сейчас на ней, то есть, вообще ничего. Она скользнула взглядом по своим голым ногам, безжизненно опущенным рукам, обнажëнному животу и сжавшейся груди — и ей всë это совсем не понравилось. А сейчас еë выведут на люди... И если когда-то что-то и нравилось ей в своëм теле, то сегодня оно только раздражало. Но что делать? Ведь всë правильно: у неë ничего нет! И быть не может. Несмотря на всë своë внутреннее сопротивление, вопреки призывам разума, она подняла глаза и умоляюще посмотрела на Госпожу, прося пощады.
— Нет, так тебя нельзя вести, — рассуждала вслух Госпожа, вроде бы не заметив этого взгляда, — мужики нападут, я тебя не отобью. Как сказано: «Не искушай!» Ладно, не буду. Где-то у меня были какие-то старые тряпки.
Госпожа подошла к шкафу, порылась в чистой одежде и, не найдя ничего подходящего, перешла к вещам уже одëванным. Это ближе к тому, что надо:
— Так, шорты тебе явно не подойдут — это слишком круто для рабыни, это же, по большому счëту, трусы, а они тебе запрещены, — Госпожа перебирала вещи, чтобы найти более-менее подходящее: — Вот тебе юбка... и майка. Одевайся, быстро, — она бросила их, не глядя, позади себя.
Таньке пришлось поднимать свой наряд с пола. Она ужаснулась, увидев, какую юбку ей предлагают: в лучшие времена еë можно было надевать только поверх купальника, чтобы дойти до пляжа. Юбка была чрезвычайно коротка! А чтобы ходить в ней... без ничего — это просто ужас! Малейшее неловкое движение, и всë — как на витрине!!! Ну очень!!! Но что поделаешь. И майка — тоненькая, трикотажная. Хорошо, хоть не просвечивается. Танька оделась и даже позволила себе приспустить юбку пониже, хотя этого оказалось недостаточно — всë равно, по самое не балуйся.
Госпожа заметила, каким затравленным стал взгляд рабыни, какая паника отразилась в нëм, какой страх. «Значит, всë правильно, так и надо действовать, чтобы она не распускалась. Может, она привыкла как-нибудь, на халяву, у меня это не прокатит». Она подошла к рабыне и, брезгливо взяв еë двумя пальчиками за подбородок, подняла голову, заставив посмотреть в глаза.
Они не узнали одна на другую! Еë глаза стали чужими, незнакомыми. Госпожа была поражена переменой, произошедшей в этих глазах. Откуда? И почему? Может, не туда? И что теперь? Усиливать давление или потихоньку снижать? Это Она или Танька? А может, так и должно было быть?
— Чтобы этой кислой рожи на людях не было, — и тон голоса Госпожи, и еë действия явно демонстрировали, как быстро она осваивала роль. — Ты меня поняла?
— Да, — с готовностью ответила Танька.
Рука резко отпустила подбородок, и лëгкая пощëчина, от которой больше шума, чем боли, мгновенно легла на щëку. Это было так оглушительно и неожиданно для Таньки, не так больно, как обидно. Недоумëнный взгляд еë широко распахнутых глаз снова столкнулся со взглядом Госпожи, погрузившись в его неумолимую жестокость.
— Да, госпожа, — выдавила из себя Танька и опустила глаза.
— Не слышу! — прошипела та.
— Да, Госпожа, — и хотя теперь ответ прозвучал громко, в нëм уже была безоговорочная покорность.
— Так-то лучше, — Госпожа одобрительно потрепала еë по щеке. В этом жесте было гораздо больше унижения, чем одобрения, но — так положено. Как ещë проявить свою власть? И она спросила, больше для порядка: — Ты же меня боишься, или мне только показалось?
— Я очень боюсь мою Госпожу, — Танька решила воспринимать всë с полной готовностью: надо бояться — боюсь, надо улыбаться — улыбаюсь. Однако про себя отметила: «Да, всë только начинается, а я уже добилась и унижений, и даже боли». И ещë в голове мелькнула мысль, что ей и врать не надо — она, вправду, боится свою Госпожу, несмотря на то, что та такая хорошая... и неопытная. Но она — Госпожа! Поэтому всегда права.
— Да, ещë забыла тебя предупредить, чтобы ты там не сидела ножка на ножку. Понятно? Будешь садиться голой задницей на стул, и чтобы между коленками было не меньше прямого угла, — Госпожа наблюдала за реакцией на свои слова. Только недоумение и страх. И снова эта мольба во взгляде — не надо! И это пугало. Поэтому она добавила: — Там, в столовой, на этот раз, можешь юбку не поднимать и ноги не раздвигать, но здесь — только так, как я сказала. И поменьше на меня смотри, да ещë так нагло. Ясно?
— Да, Госпожа, — Танька согласно кивнула головой и опустила глаза. Послаблений добилась, но и ограничений тоже.
— Знаешь, зачем я тебя купила? — и, не дождавшись ответа, сказала: — Для забавы.
Эти слова не произвели никакого впечатления на рабыню — для забавы, так для забавы, примем к сведению.
— Ты готова?
— Да, Госпожа.
Госпожа посмотрела на часы, есть ещë несколько минут: «Удовольствие от власти? Власть. Собственность, полное распоряжение, подчинение своей воле. Я бы хотела получить то, что никто не сможет мне дать, кроме неë. А она сможет это сделать? И как это будет? А если не так, то как надо? Тогда придëтся заставлять, чтобы всë было, как положено. Ну что, попробуем?»
— Стань на колени, — негромко приказала Госпожа.
В выражении лица Таньки ничего не изменилось. Не поднимая глаз, она, не примериваясь, быстро опустилась на колени перед своей Госпожой. Она хотела всего лишь быть рабыней — ведь это не так сложно: надо слышать все приказы, понимать желания и проявлять должное умение. Это всë просто. Тем более, с Нею она готова на всë. На всë, что Она прикажет. Это даже приятно — угождать и служить такой очаровательной Госпоже.
И Госпожа была приятно удивлена тем, с какой готовностью и покорностью рабыня бросилась перед ней на колени. Но что дальше? Госпожа выставила вперëд ногу и насмешливо приказала:
— Ну-ка, покажи, как ты ко мне относишься. Целуй!
Танька наклонилась, двумя руками ласково взяла ножку Госпожи и страстно поцеловала, потом ещë и ещë. «Да, — подумала Госпожа, — она всë может. Одного только не может — отказаться что-либо сделать или даже возразить. Все мои желания — для неë закон, больше чем закон — награда. Но, тем хуже для меня, сложнее будет. Всë надо будет придумывать».
— Хватит. Стой так, не двигайся, — Госпожа убрала ногу, обошла свою рабыню кругом и заинтересованно еë рассматривала. Рабыня стояла на коленях и широко расставленных локтях так, что еë голова находилась рядом с полом. Юбка задралась... Госпожа изучающе смотрела, как развратно сидит на рабыне еë наряд. Она даже опустилась на корточки, чтобы было виднее. Потом, взявшись за подол двумя пальчиками, стараясь не коснуться этого тела, она закинула юбку на спину.
— Раздвинь ноги! — приказала Госпожа.
Рабыня переступила сначала одной, потом и другой ногой. Госпожа долго-долго еë рассматривала, сделала вывод:
— А ты ничего, не помоечная. Слышь, ты, а тебе не стыдно так стоять?
— Стыдно, Госпожа, — Таньке было действительно стыдно, но она вспомнила, как испугала еë длина брошенной ей юбки, как она опускала еë пониже — и вот результат: унизительная поза с высоко поднятой задницей, которую рассматривают в открытую, в наглую, чтобы она мучилась. «А может, это мне наказание за то, что я так рьяно проявила к ней свои чувства, а она не поверила мне?» У Таньки лицо заливалось краской, все чувства смешались: страх и огромное желание подчиниться, смущение, доверие... и радость. Непонятное удовольствие оттого, что она в унизительной позе выставлена перед своей Госпожой. «И, кажется, я ей понравилась. Если бы это было так. Вот было бы здорово!»
Госпожа, насмотревшись, произнесла для Таньки:
— Поднимайся, идëм на завтрак.
Танька встала с колен, и, хотя еë щëки заливал стыдливый румянец, под опущенными ресницами промелькнула искра удовлетворения. Она всë сделала правильно. Сделала, несмотря ни на что!
«Ну-ну, — подумала Госпожа, — посмотрим, что дальше будет». Они вышли из номера. Правда, в последний момент Госпожа заметила, что еë рабыня выходит из номера босиком, поэтому пришлось приказать ей обуться. «Вот ещë... и заботься теперь о ней», — раздражëнно подумала Госпожа.
==========
Пока было время, в голову полезли разные мысли. Требовалось переосмысление. «Может, я чего-то не понимаю? Что-то не так пошло с самого начала, ещë в поезде. Я очнулась глубокой ночью, за стенкой раздавался разухабистый храп. Было как-то жутко, я села на полке, осмотрелась. Ничего подозрительного не было, но тревога усилилась, засосало под ложечкой. Казалось, что рядом со мной повисла пугающая своей чернотой пустота. Она находилась рядом, но не проявляла активности, будто выжидала, выбирала время, чтобы запустить в действие свой разрушительный механизм. Что произошло? И с чего бы? По телу побежали мурашки, знобило. Это предчувствие чего-то страшного? Казалось, волосы шевелились на голове, я сжалась в комочек и спряталась под простыню. Внезапно всë прошло. Чернота стала растворяться, пока совсем не сравнялась с полумраком купе, и, проскочив сквозь оконное стекло, улетела в сторону звëзд. Всë закончилось так же неожиданно, как и началось. Но я лежала тихо-тихо, боясь пошевелиться, и только с восходом я согрелась и заснула.
На следующую ночь, уже в 409-м номере, произошло то же самое: я проснулась вся мокрая, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Во сне за мною кто-то гнался, и я тут спряталась. Но укрытие было такое маленькое, что казалось, удары сердца выдадут меня, так громко оно стучало. Я чуть приоткрыла глаза, чтобы осмотреться, но увидела только кромешную тьму. Когда я ложилась спать, в окно светило несколько фонарей, и в номере было даже светло. А сейчас?.. Нет, той зияющей пустоты из поезда рядом не было. Только неудобство и необъяснимая тревога, страх вокруг и во мне. И сквозь гулкие удары сердца я лучше слышала все шорохи за дверью, чем неприятное похрапывание соседки на соседней кровати. Как будто я со своей темнотой была едина, а реальность, в которой я засыпала, была внешней. Не знаю, каким образом мне удалось чуть-чуть успокоиться, и темнота постепенно начала светлеть.
Нужно было подумать о чëм-нибудь хорошем. Это всë из-за того, что я на новом месте. Но мысль, внезапно прорвавшаяся в сознание, встревожила меня ещë больше. Не мой белокурый красавец с обнажëнным торсом явился... а Света, только еë взгляд, только еë рука. «Что это??? Что со мной происходит? Мне нравится девушка? Как? Этого быть не может! Этого быть не должно! Это — неправильно! Я не смогу! Я никогда не смогу! И вообще, это нереально. Я еë хочу, или это она меня завела? Я ей... понравилась? Ужас!!!»
Мурашки бежали по телу от таких мыслей, снова стало зябко. Я свернулась калачиком и разбиралась: «Что я себе накрутила? Да, она неправильно на меня смотрела. Как неправильно? Необычно, непривычно, не так. И это всë? Нет, ещë еë рука, от которой тепло шло прямо в душу — это придавало какую-то неземную красоту закату. Всë? Нет. Я хочу! Ну и?.. Что же теперь? Вешаться, что ли? Если даже всë так и есть. Если даже я еë хочу. Да, сейчас возьму и скажу: “Я хочу Свету!” Не умерла же. Осталось только одно, чтобы моë желание так и осталось желанием, и всë будет нормально. А если и она меня хочет? Не пойму почему? Кто я для неë? Но здесь — курорт, здесь можно всë. Ладно, пусть будет, как будет. И если она вдруг захочет, я готова попробовать. Тем более, время и место — подходящее. Странное чувство тревоги отступило.
А, может, это Вселенная предупреждала, чтобы я потом не повелась на Свету? С самой первой встречи Света замыкала весь мир на себя, практически, не отпуская меня ни на минуту. Особенно, это почувствовалось в той игре в откровенность, хотя я сама еë предложила, но она сразу всë перевернула. Она меня вводила в неудобное положение, будто добивалась чего-то. Было ужасно неловко рассказывать о своей подруге-стриптизëрше, которая могла и в Греции, и Японии раздеваться догола. Я бы никогда, ни перед кем, ни за какие миллионы не согласилась на это. И как потом она сплавила мне своего ухажëра, которого бросала, чтобы тот не пошëл по рукам... и забрала его обратно, как только вернулась. А ему было по-фиг, что она спала с десятками чужих мужиков или каждый вечер раздевалась перед толпой... Он еë простил, принял, а я сразу ушла на задний план. И то, что он несколько раз был со мной, будто компенсировало еë двухлетнюю развратную жизнь. И стало ещë обиднее, когда поняла, что меня просто имели от безысходности, ожидая эту б...., принцессу! Я на такое не способна, у меня же есть совесть, принципы.
Выслушав меня, Светка рассказывала о себе, будто хвалилась, как она отдавалась по-всякому, и спрашивала меня, нравится ли мне так отдаваться? Будто, я могла себе такое позволить?! Она выпытала у меня всë, что ей было нужно. Я как на допросе признавалась ей во всëм. Я еë заставила быть откровенной, поэтому сама и расплачивалась...
Зачем она это сделала? Хотела меня унизить? Прямо так сразу? Может, всë это было для того, чтобы начать эту нашу игру-не-игру в Американку или нечто подобное?
Но, подожди, к концу нашего вечера в ресторане я уже не смогла от неë уйти. И это только подтверждает, что у неë сразу был на счëт меня какой-то свой план, она специально меня влюбляла в себя. Всë делала для того, чтобы я сама сделала шаги к ней навстречу. И я их неуклонно делала, помимо своей воли... Но ведь делала САМА! Похоже, мне это было нужно».